Иден - Страница 30

— Что ты наделал?

— Гангстерские разборки, — жестко отвечаю я.

— Он мертв?

— Нет, но очень хочет умереть, — у меня текут слезы, но я не в состоянии их сдерживать. Моя женщина была так тяжело избита.

— Что? — шепчет она.

— Ты должна поехать в больницу.

Она отрицательно качает головой.

— Я в порядке. Выглядит намного хуже, чем есть на самом деле.

Раньше я никогда не испытывал такой жестокой необходимости защитить кого-то. Никогда. Это чувство потрясает меня до глубины души. Это не мое чувство, я никогда не испытывал такого раньше. Я жесток. Я прихожу и ухожу. Я никому не доверяю. В этом бизнесе нельзя доверять никому. Король никогда не убивает своих врагов, это делают его придворные. Они единственные, кто может подобраться достаточно близко к королю, отравить вино, вогнать клинок в спину. Я надеюсь, что никогда не скажу «и ты, Брут», никогда и никому. Я не собираюсь облегчать им путь, поэтому никогда и никому не позволял подойти ко мне слишком близко. Никому, кроме нее.

Она открывает свои объятия. Ее нижняя часть лица опухла, и ей трудно улыбаться, но я вижу в ее глазах, улыбку, улыбку умиротворения, словно это я испытываю ту жуткую боль и подвергся нападению. Слезы текут быстрее, я прижимаю ее к своему телу и крепко держу в объятиях. Она все еще здесь. Она все еще моя. Я изо всех сил зажмуриваюсь, и поднимаю ее на руки.

— Я могу идти, — шепчет она.

Но я не опускаю ее на пол, просто разворачиваюсь к выходу, держа ее на своих руках, Мелани молча открывает входную дверь. Я выхожу со своей малышкой.

Я мог потерять ее, но все обошлось. Никогда больше я не буду так неосторожен с ней.

Я кладу ее на кровать у себя дома, и она сонно смотрит на меня. Видно результат стресса. Она выглядит такой маленькой и беззащитной в моей постели. Ее пальцы соединились в маленький кулачок. Я беру ее запястье, удивляясь хрупкости ее руки. Я нежно вожу пальцем вдоль пульсирующей вены, выделяющейся на бледной коже. Ее такая явная уязвимость пугает меня. Пугает меня, заставляя чувствовать себя от этого слабым.

— Поспишь?

— Хммм..., — сонно, еле слышно говорит она.

Она засыпает, отправляясь в сон, меня нет там с ней рядом. Я притягиваю ее ближе к себе. Когда она бодрствует всегда есть часть ее, которая остается в стороне и наблюдает за происходящим. Она напоминает мне лес — глубокий и темный, в котором хочется лежать и выть. Она что-то бормочет во сне, я не могу разобрать и непроизвольно трется лицом о мое плечо, морщится от боли.

У меня перехватывает дыхание, невыносимо смотреть на ее боль.

На ней одета хлопковая пижама. Эротическая, соблазнительная, но она выглядит в ней такой тихой, как ребенок. Мне кажется именно такие чувства и испытывают отцы, когда наблюдают за своими спящими дочерями — чувство, доходящее до абсурда, защиты. Воротник пижамы сдвигается, и у меня останавливается сердце. Бл*дь. Я в ужасе смотрю на ее шею.

Чертов ублюдок укусил ее.

Он так сильно укусил ее, что испортил ей кожу. Этот кусок дерьма посмел пометить мою женщину! Я с легкостью вскакиваю с кровати и направляюсь в гостиную. Ярость, доходящая до тошноты, поднимается внутри, заставляя сжиматься мои кишки. Она настолько поглощает меня, что я даже не в состоянии трезво думать. Первая мысль — я хочу вернуться к нему, бл*дь, в эту убогую маленькую квартиру и закончить то, что начал, но скорее всего его там уже не будет. Вероятнее он находится в реанимации сейчас. Я иду к бару и наливаю до верху стакан Jack Daniel’s. Осушаю одним глотком, хлопнув пустым стаканом по барной стойке, звук раздается, как выстрел. Я прижимаю ладони к вискам.

— Перестань. Просто прекрати, — говорю я сам себе.

Но желание пойти и проломить ему башку, настолько сильное, что мне приходится физически бороться с самим собой. Я спокойно выхожу на балкон. В любой момент может пойти дождь. Я откидываю голову назад и пытаюсь глотнуть побольше воздуха, чувствуя, что вот-вот разразиться гроза. Мне нравится ходить пешком, пара миль и накопившиеся негативные эмоции ушли бы, но я не могу оставить ее одну.

— Он не представляет из себя такой ценности, из-за которой стоит садиться в тюрьму. Я и так уже сломал ему ноги, руки, и разбил коленные чашечки. Не говоря уже о таком мешке с дерьмом, как ребра и челюсть.

Я лезу в карман и извлекаю его мобильный телефон. Прежде чем нажать на папку с фотографиями, я делаю глубокий вдох, потом нажимаю кнопку. Первое — шок от ее вида, лежащей на земле, с глазами, наполненными страхом и ужасом, для меня это трудно переварить, я не ожидал, поэтому с трудом смотрю на фото. И все же она не захотела вызвать полицию!

У меня непроизвольно с такой силой сжимаются кулаки, что костяшки становятся белыми, но я заставляю себя успокоиться.

— Пусть будет так. Оставь все, как есть.

Постепенно пульс начинает стучать, как обычно, кипящая ярость внутри, уходит, ее место занимает чувство вины. Мне не следовало оставлять ее одну и без защиты. Я должен был лучше защищать ее — это моя работа.

Я вытаскиваю аккумулятор из его телефона и бросаю все это дерьмо в сейф. Я очень сильно сомневаюсь, что он предпримет что-то против меня, он трус, но эти вещи еще могут пригодиться, если он вдруг рискнет… Случай пока работает на меня.

Я возвращаюсь обратно в спальню и встаю над ней. Ее волосы веером разметались по подушке, губы приоткрылись, лицо опухло и все в синяках. Странно, отек и синяки сделали ее для меня еще более драгоценной и не менее интересной. Она шевелиться, опуская простыни вниз к талии, обнажая небольшую полоску кожи между ее пижамными штанами и верхом. Кожа выглядит молочно-белой, безупречной, вызывая во мне большое удовольствие, видеть ее, претендовать и владеть ею.