— Что? — спрашиваю я.
Он отрицательно качает головой и свистит. Жеребец летит к нам, грива развивается на солнце. Красивое зрелище. Он останавливается перед ним, как вкопанный, и Джек нежно приближает к нему свое лицо, и в тишине говорит с ним на языке, которого я не понимаю. Возможно, гэльским.
— Что ты ему говоришь? — спрашиваю я.
— Я представляю тебя ему. Мы цыгане всегда говорим с нашими животными.
— Что ты ему говоришь обо мне?
— Это наш с ним секрет.
Он берет мою руку и подносит ее к морде жеребца. Я чувствую его горячее влажное дыхание на ладони. Я касаюсь его морды, замечая вспышку паники в его глазах. Он перебирает копытами по земле. Джек похлопывает его по морде, успокаивая.
— Как его зовут?
— Тор.
— Он любит тебя, — шепчу я.
— А я люблю его, — просто отвечает он и целует лошадь между глаз.
Он легко запрыгивает на лошадь, сидит прямо, протягивая мне руку. Со мной надежно, усевшейся за ним, мы возвращаемся домой. Обратная дорога кажется намного быстрее, и слишком быстро мы попадаем на улицу, ведущей прямо ко входу особняка. Он спешивается и помогает мне спуститься.
Я внимательно смотрю ему в лицо, он уже совсем другой, далекий, но при этом так же оценивающе продолжает на меня смотреть.
— У меня есть дела, и я не присоединюсь к тебе за завтраком. После завтрака Ян отвезет тебя обратно в Лондон.
Есть дела, и вдруг я вспоминаю женщину, с которой он провел ночь. Вспышка ревности возникает внутри. Черт побери ее. Черт побери их обоих.
— Спасибо, — как бы невзначай, бросаю я на ходу, поднимаясь по лестнице.
Я умираю от желания оглянуться, но я не делаю этого.
Внутри, я встречаю Марию, парящую по гостиной. Кажется, она занимается какими-то подушками, но скорее всего она стояла у окна, наблюдая за нами.
— Доброе утро, — жизнерадостно говорит она.
— Доброе.
— Чтобы молодая девушка хотела на завтрак? Вафли, овсяные хлопья, полный английский завтра или континентальный, или возможно что-то еще?
— Континентальный звучит довольно-таки хорошо.
— Отлично. Завтрак будет подан в столовую через десять минут.
После ее ухода я подхожу к окну. Как странно все это — я в этом доме, на коне с Джеком Иденом. Десять минут спустя я иду в столовую, которая выглядит также, как и остальная часть дома — богато, великолепно, в которой никто не живет.
Я ем мой теплый, прекрасный слоенный круассан с большим количеством сливочного масла и вареньем, запивая свеже сваренным кофе в полном одиночестве. Как только я заканчиваю еду, Джек появляется в дверях.
Его волосы все еще влажные от душа, он одет в черную рубашку, черные брюки, белый шелковый галстук и бордовые туфли. Я вспоминаю, как он смотрел на меня, появляясь из тумана, вместе со своим жеребцом, как варвар, но потрясающе красивый варвар. Он несет в руке коробочку.
Я удивленно смотрю на него, честно говоря, я больше не ожидала видеть его сегодня. Я смахиваю крошки от круассана и кладу их на салфетку, лежащую у меня на коленях.
— Я принес тебе кое-что, — он выглядит неловко, это совершенно не вяжется с его обычной бравадой мачо.
Я встаю, салфетка падает на ковер.
— У тебя для меня подарок, — тупо говорю я.
Он подходит ко мне и протягивает коробочку, я осторожно беру ее. Это квадратная пятидюймовая коробочка, завернутая в темно-серую бумагу, и перевязанная широкой красной лентой. Весь ее вид кричит о дороговизне.
Я снимаю ленту, разрываю бумагу. Внутри прозрачная пластиковая коробочка с веточкой белой орхидей. Стебель погружен в небольшую колбу с водой, к которой приделан гребень с зажимом.
— Для волос, — мягко говорит он. — Надень его завтра... для меня.
Белый цвет. Я вспоминаю стихотворение: «Где-то есть красота. Где-то есть свобода». Я медленно киваю, поднимаю на него глаза на него, он гипнотизирует своим взглядом.
— Так ты придешь в клуб завтра?
— Да. Будешь ждать меня?
Я ничего не могу поделать, но у меня внутри разливается такая радость по всему телу, уши даже начинают гореть. Я улыбаюсь… задумчивой улыбкой.
— И еще — мисс Морнингтон не оставалась здесь на ночь вчера.
Ночь в клубе была скучной и бесконечной, но я беспокоилась о том, как неловко мне будет снова увидеть Шейна, но как оказалось он не пришел. Около двух Мелани и я берем такси, и едем к ней домой.
— Я голодна, — говорю, подходя к холодильнику. — Хочешь чего-нибудь?
— Лучше всего мороженого, — отвечает она, падая на диван.
— Шоколадное или ванильное?
— Оба.
Я приношу две бадьи мороженого в гостиную, Мелани вытаскивает мятые, мокрые банкноты из бюстгальтера.
— Ого, — восклицаю я, сняв туфли и свернувшись на диване напротив нее. — Мне казалось, что мы все должны пользоваться «деньгами Евы».
— Да, мы и пользуемся, — признается она. — Но некоторые хотят, чтобы я брала наличные. Они знают, что я потеряю двадцать процентов при переводе, поэтому предпочитают расплачиваться так.
— Брианна знает?
— Конечно.
— Так сколько денег ты зарабатываешь за ночь? — с любопытством спрашиваю я.
— Около тысячи в не очень хорошую ночь и три-пять в отличную.
Мои глаза расширяются.
— Три-пять?
— Почему ты удивляешься? А сколько ты зарабатываешь? — она смотрит на меня прищуренными глазами, оценивая.
— После уплаты пошлины клубу и других затрат около трехсот фунтов. Однажды я сделала семьсот.
— Нихрена себе, — выпаливает она, явно потрясенная, так же, как и я, когда она сообщила, что за ночь может заработать до пяти тысяч.